Мне сегодня так тепло - до жара, и сердце взволнованно бъется и хочется сиять.

Вы знаете, я сегодня, наверное, самый, нет, САМЫЙ счастливый человек на свете.

Знаете ли, мы, водолеи, очень нежные создания. Нежные, капризные, тонко чувствующие истерики.

Я вот все хожу и думаю, что же мне так хреново. И белый свет не мил. Давно уже. Года полтора, наверное.

А сегодня дошло по длинной шее - вдохновения мне не хватает. Обычного такого вдохновения. Мы, водолеи, очень трепетно к этому относится. Не можешь творить - и все. Пойди удавись.

Влюбите меня уже кто-нибудь в себя, пожалуйста.

Я тут влюбилась.

Этот смешной звереныш - ай-ай, или руконожка мадагаскарская.



читать дальшеМадагаскарская руконожка является самым крупным из ночных приматов. Длина тела 40 см, хвоста 60 см. Голова большая, морда короткая; уши крупные, кожистые. Хвост пушистый. Цвет шерсти от тёмно-коричневого до чёрного. Сосков 1 пара, в паховой области. Задние конечности длиннее передних. На всех пальцах - когти, лишь крупный большой палец стопы имеет плоский ноготь. Средний палец кисти очень тонкий и длинный (им рукогожки извлекают насекомых из щелей в коре и тому подобных мест). Зубов 18; крупные передние зубы растут постоянно.



Обитают в зарослях дождевых лесов на востоке острова Мадагаскар. Ведут ночной образ жизни. Держатся поодиночке и парами. Питаются плодами мангового дерева и кокосовых пальм, сердцевиной бамбука и сахарного тростника, древесными жуками и личинками. Спят в дуплах или гнёздах.

Открыл руконожек в 1780 г. исследователь Пьер Соннер, работавший на западном берегу Мадагаскара. «Ай-ай!» - кричали в крайнем удивлении туземцы, увидев у французского путешественника странное животное, никогда ранее не встречавшееся.



Сейчас руконожки, и без того редкие животные, находятся под угрозой исчезновения: дело в том, что на Мадагаскаре сводятся леса. До 1956 года, когда после долгих поисков удалось увидеть взрослую руконожку, их считали уже вымершими. В 1965 году правительство Мадагаскара организовало поимку взрослых особей (удалось набрать девять) и переселение их с Мадагаскара на небольшой островок Нози-Мангабе, покрытый густыми лесами и объявленный специальным заповедником для лемуров (руконожки относятся к лемурообразным).
А недавно на острове встретили детеныша ай-ай, впервые за последние десять лет. Эта находка имеет большое значение. Рождение детеныша доказывает, что вид находится в достаточно хороших условиях и способен размножаться. Есть надежда, что ай-ай не погибнет.

А еще у них необычайно тонкий слух и они могут различать цвета!

Ноябрь всегда был для меня самым тяжелым месяцем в году. Настолько тяжелым, что, я предпочитала не переживать его плавно и размеренно, как другие месяцы, а задержать дыхание, погрузиться в него с головой и как можно скорее переплыть - стараясь обойтись минимальными потерями.
Наступление зимы, обычно, все меняет. Поворачивает к лучшему, и уже можно выдыхать, и потихоньку расслабляться, готовясь к Новому году.
Но не в этот раз.
Декабрь в этом году только называется декабрем - на самом деле это тот же самый ноябрь, который прикрываясь первым зимним месяцем, решил подольше попортить нам кровь. Он мог обмануть кого угодно, но только не меня - о нет, я слишком хорошо знаю эту тянущую тоску внутри, и это ощущение близкой и неминуемой катастрофы, и этот упадок сил. Это все он, ноябрь, это все его приметы, его проделки и его следы.
И, кажется, в этот раз он надолго.
И я уже почти не могу ему сопротивляться.

И именно поэтому, наверное, в этот раз мне как никогда сильно хочется сказки, настоящего, искреннего волшебства и тихой, светлой, спокойной зимы...

И еще который день раскатывает вот этим, одним из самых любимых, каждой строчкой, каждым словом вдруг ставшим невероятно актуальным именно в конце этого октября.

Услышу и отзовусь

Сбились со счета дни, и Борей покидает озимь,
ночью при свете свечи пересчитывает стропила.
Будто ты вымолвила негромко: осень,
осень со всех сторон меня обступила.
Затихает, и вновь туч на звезды охота
вспыхивает, и дрожит в замешательстве легком стреха.
С уст твоих слетают времена года,
жизнь мою превращая, как леса и овраги, в эхо.
Это твое, тихий дождь, шум, подхваченный чащей,
так что сердце в груди шумит, как ивовый веник.
Но безучастней, чем ты, в тысячу раз безучастней,
молча глядит на меня (в стороне) можжевельник.
Темным лицом вперед (но как бы взапуски с тучей)
чем-то близким воде ботфортами в ямах брызжу,
благословляя родства с природой единственный случай,
будто за тысячу верст взор твой печальный вижу.
Разрывай мои сны, если хочешь. Безумствуй в яви.
Заливай до краев этот след мой в полях мышиных.
Как Сибелиус пой, умолкать, умолкать не вправе,
говори же со мной и гуди и свисти в вершинах.
Через смерть и поля, через жизни, страданья, версты
улыбайся, шепчи, заливайся слезами - сладость
дальней речи своей, как летучую мышь, как звезды,
кутай в тучах ночных, посылая мне боль и радость.
Дальше, дальше! где плоть уж не внемлет душе, где в уши
не вливается звук, а ныряет с душою вровень,
я услышу тебя и отвечу, быть может, глуше,
чем сейчас, но за все, в чем я не был и был виновен.
И за тенью моей он последует - как? с любовью?
Нет! скорей повлечет его склонность воды к движенью.
Но вернется к тебе, как великий прибой к изголовью,
как вожатого Дант, уступая уничтоженью.
И охватит тебя тишиной и посмертной славой
и земной клеветой, не снискавшей меж туч успеха,
то сиротство из нот, не берущих выше октавой,
чем возьмет забытье и навеки смолкшее эхо.

Вот так живешь себе, не чая ничего дурного, крутишься как белка в колесе, стараясь всего добиться сам и своим умом. И постепенно все лучше и лучше осознаешь, чего же тебе хочется. Это плюс, ибо познание желание своих - первый и самый верный шаг к их осуществлению. И это минус - потому что мои желания - те, которые настоящие, заветные - они все больше из области метафизического. Даже сердце иногда схватывает, от одной этой мысли, что бейся-не бейся...

О том, что осень уже наступила, мне обычно сообщает не календарь, а собственный организм, переходящий на какой-то совершенно особенный ритм и вид существования.
Смену времени года я ощутила сегодня утром – сердце поднялось и застряло в горле, а руки привычно заледенели. Так я и буду ходить теперь до самой зимы – с ладонями, прижатыми к гортани, и взглядом, устремленным за границы известного мира.
На работе осень заставила меня забросить дела и погрузиться в изучение сайтов о путешествиях и чужедальных землях – с окончание лета я превращаюсь в перекати-поле, которое готово мчаться, повинуясь малейше порыву ветра странствий.
Осень крепче самой прочной стены отгородила меня от всего остального мира, заставляя искать покоя – души, не тела, – и одиночества, неспешного созерцания окружающей действительности исключительно наедине с собой.

Медленное загнивание дневника есть следствие притупления остроты самовосприятия и некоей внутренней искренности, которая и позволяет в меру объективно отражать не только самое себя, но и мир окружающий.

Прекрасны выходные, когда - как сегодня - весь день льет дождь и можно завернуться в звук падающих капель, как в кокон, и не вылезать из него до самой ночи. Будучи не в силах бороться, я сдаюсь на милость безделью - до обеда хожу в пижаме, валяюсь с книжкой, смотрю глупое кино и пеку кексы в виде сердец. И все это - в абсолютном покое, потому что стена дождя отделяет меня от прошлого и будущего, и оставляет только это время и это место, когда нет никаких обязательств, и необходимости спешить тоже нет и в мире существует только то, что попадает в рамки моего сознания, и тут же исчезает исходя из него.

У меня теперь очки - они запотевают, когда я пью горячий чай, и в целом делают меня уморительно серьезной.